Борис Михайлович Назаревский родился 6 августа 1911 года в семье священника. После окончания гимназии был вольнослушателем Печерской духовной семинарии вплоть до  1938 года. Упоминается в фондах государственного архива Эстонии (Eesti RIIgiarhiiv) как член велороты Печерской дружины Кайтселийта в феврале 1937 года, а также в списках граждан, имеющих право на голосование, в 1938 году (проживал на территории Монастыря).

 Последняя архивная запись о нём - 28.12.39 года - как о контролёре Тартуской городской автобусной конторы "Роол" ( полицейский приказ в связи с прохождением курсов по воздушной обороне).

Дальнейшие следы Б.М.Назаревского в архивах Эстонии теряются. В моём личном архиве чудом сохранились дневниковые записи о нём и фото последних предвоенных лет.

С Борисом я дружил в Печорах в  1935 - 36 годах. Он уже учился в Духовной семинарии. Во всяком случае в эти годы его имя зачастую встречается в моём дневнике. Семьи наши общались, но я видел его брата Глеба, а отец почему - то запомнился в гробу при отпевании. (* Отец Б.М. Назаревского окончил Рижскую духовную семинарию, служил в Пийриссааре. Борис раннее детство провёл в Олешницах (Алайые). Дед его был дьяконом. Эти сведения даёт Г.М. Пономарёва (Тарту) в своём предисловии к публикации "Крещенского Сочельника в Обозерье". Журнал "Радуга" №2 за 1993 год, с. 40 -44. - Прим. ав. )

Хотя Борис был и старше меня на шесть лет, мы быстро сошлись, ого времени проводили вместе и даже стали в каких - то вопросах единомышленниками. Этому способствовало то, что у нас в гимназии были те же любимые воспитатели, особенно, светлой ему памяти, преподаватель русского языка и литературы - Дмитрий Михайлович Суйгуссаар. На его уроках обожествлялись Пушкин, Тургенев, Достоевский. В созданном им литературном кружке философствовали о Бедной Лизе и Раскольникове. Над нами витал дух Азула (Мария Корелли "Мир этот и мир тот") и грезился Дориан Грей (Оскар Уайльд). Проблемы любви, тайной ненависти, презрительного отношения человека к человеку, борьба наций и религий выносились на обсуждение и дискутировались потом вне школьных стен.

Борис в моих глазах был большим философом и вдумчивым наблюдателем жизни, наверное, сказывалась учёба в семинарии, а , может, и серьёзные занятия сочинительством. Он не был, в отличие от меня, жизнерадостным и смешливым.. Но его семейной жизни, повторяю, я не представлял. Наши интересы питала другая среда. Вот выписки из моего дневника тех лет.

12. 05. 35.

" Дождь... снег ... снова дождь ... Великий пост. Холодный, совсем не весенний ветер носится вместе с толпой по ярмарке. Около продавца с книгами толпятся гимназисты и любители книг. Я шёл мимо, холодно, воротник поднял. Остановлюсь - думаю - поглазею на книги. А тут кстати и пьяный мужик. Лошадь поперёк улицы повернул. Не пройти и не проехать ... Ну, крыли,  крыли мужика, да где с пьяным сладишь. Нет  - думаю - подальше от греха. Повернулся к книгам. Смотрю, знакомый монах стоит, рядом господин, никогда мною не виденный.

 - Леонид Фёдорович Зуров! - представил его монах "

Так с 1935 года на умы печерской молодёжи стал влиять и писатель Л.Ф.Зуров. До 1938 года он

регулярно посещал Печоры по поручению Министерства просвещения Франции. Проводились большие изыскательные работы, связанные с изучением древностей, истории Печерского монастыря, его окрестностей. В 1937 году из трёх европейских центров - Парижа, Праги и Базеля - прибыла группа научных работников, среди них был и студент Этнографического института, эмигрировавший во Францию из Тарту, Борис Вильде. Они исследовали быт народности сету, закупали предметы быта для Музея Человека в Париже.

К этой работе Зуров сразу же, в 35 - м, привлёк местных гимназистов, тартуских студентов и семинаристов из Духоой семинарии при Печерском монастыре. В том числе и Бориса Назаревского.

 Следующая запись тем же днём 12 мая 1935 года.

Борис Назаревскийил в доме - на втором этаже - против Варваринской церкви,  неподалёку от Монастыря.

 " - Ну, Борис! одевайся скорей, снизу ждёт Зуров, - запыхавшись, говорил я моему новому приятелю Борису Назаревскому. Он подскочил от неожиданности, бросил писать ( пишет какой - то рассказ), скинул треннинги и вскочил в брюки. Только по лестнице и было слышно тррр...трр.. Это мы по ступеням вниз скатились.

Наклёвывалась прогулка за город. Пошлм по направлению к монастырю".

 И это событие зафиксировано тогда же.

 " - Братцы! - кричал я Назаревско и КБ из окна своего нового знакомого, молодого шведского писателя Gjotterberga/  - Идите наверх! - Назаревский и КБ , стоявшие в саду, посмотрели на меня с удивлением. Вероятно, подумали, что я окончательно спятил. Только что сам познакомился с человеком, пришёл к нему в дом впервые, и уже орёт из окна и зовёт каких -то своих приятелей, да ещё что делать? Петь!

Но Борис и КБ всё - таки поднялись...

 Со шведом я встречался ежедневно. Я даю ему уроки на гитаре. Полчаса в день учимся, а потом болтаем. Т.к. немецкий язык  - наш разговорный язык, то мне двойная польза. 1) Упражняюсь по - немецки  2) Узнаю, как в Швеции относятся к русским писателям старого и нашего времени... Назаревский тоже со мной заходит "... 

Вспоминаю, что в ту пору Борис при мне обсуждал тематику своих рассказов с Леонидом Фёдоровичем Зуровым. Честно говоря, трудами провинциальных литераторов тогда мало интересовались. И только теперь, когда появилась возможность пересмотреть литературные журналы того времени "вкупе", через многие десятилетия, видишь всё другими глазами. Как и этот тетрадный листок, вклеенный в мой дневник. Размашистым подчерком Бориса - мучительные мысли, которыегда можно было спутать с пустым "философствованием" ...

 С июня 1936 года наши встречи с Борисом прервались. Меня после окончания гимназии на год призвали в армию, а Борис Михайлович серьёзно и долго болел.

20. 02. 1939.

... Вечер в пользу Назаревского прошёл удачно. Ему оказана довольно большая помощь...

Даже, если он и поправится, вряд ли сможет интенсивно работать... полтора года... пролежал в больнице... боится смерти.

Он большой философ, а это внутренне успокаивает человека, но внешне только мешает жить. Мне кажется, что Горький близок к истине говоря: "Любовь и голод правят миром, а философия - несчастие его"...

Дневники свои я начал вести двенадцатилетним парнишкой, учеником Таллиннской 19 начальной школы в 1929 году. Эпиграфом стало тютчевское "Лишь жить в самом себе умей, / Есть целый мир в душе твоей".

До 1941 года в пяти тетрадях вместилось около 600 страниц рукописного текста. В основном о жизни и быте Печерской гуманитарной гимназии и бывших соучениках 19 школы.

При мобилизации на фронт в 1941 году, и поскольку война была "вот - вот окончиться", я запихнул дневники в ножную швейную машинку Singer, дабы их можно было сразу найти и продолжить дальше... Вернулся в Нарву фронтовиком в 1945 году, но не обнаружил ни дневников, ни дома, где жил, ни самой Нарвы.

И вдруг, в 1952 году, бывший сотрудник по Кренгольму занёс мне мои дневники, отказавшись от каких - либо объяснений. Дневники были слегка потрёпаны, и пятая тетрадь (1940 - 1941) отсутствовала. Он сказал только: "Были сведения, что ты убит, но раз жив - забирай"... То, что я был в первые месяцы войны убит ( на Ленинградском фронте), я уже знал. Моей матери, эвакуированной на Урал, в город Ирбит, похоронка пришла сразу же, летом 41 - го, а я узнал от неё об этом позднее, при нашей встрече осенью, когда в Свердловской области формировался Эстонский корпус...

 Гордеев Л. На втором этаже - против Варваринской церкви / Л. Гордеев // Вышгород. - Таллинн . Эстония, 2001. - С.26 -30