Евгений Фёдорович Пелешев

Мне было 11 лет, когда началась война. Жили мы в глухой деревне на реке Нарова, тогда это была Эстония. Я ходил в поле. Когда прошли немцы, мы их почти не заметили. У нас было тихо до 1943 года.

Отец женился первый раз поздно, в 42 года, на украинке, которая умерла от чахотки, когда мне было 3 года. Маму я не помню. Нас осталось четыре брата и сестра, я самый младший. Отец снова женился. Мачеха была хорошей женщиной, заботилась о нас. Со второй женой общих детей у них не было.

Отец умер как раз перед эвакуацией в ноябре 1943 году, а в феврале на Сретение нас эвакуировали, и он остался похороненным на родине. 7 месяцев в нашей местности стоял фронт. Домой мы больше не вернулись, т.к. все деревни пожгли.

В школу я пошел в 1939 году, еще в эстонское время. В 1940 году, со второго класса, изучали Закон Божий. После установления Советской власти Закон Божий отменили. Старую учительницу уволили. Назначили новую. Когда в 1941 году пришли немцы, в школу опять стал ходить батюшка. Всей школой посещали причастия в церкви. В 1943 году немцы забрали меня в лагерь, посадили в машину и увезли в Тарту строить оборонительные укрепления, рыть окопы. Мне удалось из лагеря дойти до узкоколейки, забраться в вагон на сено, которое возили животным, и уехать домой. Там немецкому офицеру, ранее отправлявшему меня, сказал, что отпустили к матери. Позже нас эвакуировали подальше от фронта. В 1944 году советские войска освободили Нарву, Кохтла – Ярве. Солдаты были очень уставшие после длительных боев. Я приветствовал освободителей. Мать нашла домик около Пюхтиц, и мы там поселились. Прожил я там два года, летом ходил в поле. С матерью посещал в Пюхтицкий монастырь. Матушки меня приметили, дали псалтырь, я выучил половину наизусть. О том, что пришла Победа, мы не знали. Не было ни радио, ни газет. Это выяснилось позднее. А пока мы жили своими заботами.

Зимой 1946 года игуменья Пюхтицкого монастыря написала письмо в Псково-Печерский монастырь о том, что я хочу туда поступить. Ответа не было. И я решил рискнуть. Отправился пешком в Печоры через все Чудское озеро, а это 250 километров. Дошел за пять дней, по 50 километров в день. Сапоги сносились. Остановился у батюшки Иоанна в пятницу. В воскресенье он повел меня к наместнику монастыря. Меня приняли в монастырь. Сыграло свою роль и письмо игуменьи Пюхтицкого монастыря. В монастыре я выполнял разные послушания. Даже готовил к пострижению в монахи отца Романа (Танга), будущего владыку Таллинского, облачал его. После войны в монастыре было голодно. Выдавали хлеб по 600 граммов на день, суп варили из первых зеленых листочков. Был только обед и ужин, приходили со своей посудой за едой. Трапезной не было. Окна этого здания были забиты железом. Монастырь должен был отдавать и налоги, даже мясо. Для этой цели держали свиней. Много работали на земле - с утра до вечера, и сами монахи, и нанятые женщины. Сеяли рожь, пшеницу, сажали овощи. Заготавливали дрова. Я, например, работал в лесу под Выморском. Нарубили дров, а когда поехали за ними, то их уже не было – украли.

Послушником я любил проказничать и подшучивать над братиями. Вспоминаются разные случаи. Например, как через форточку из кельи отца Куприана я стащил букет цветов, а потом ему же его и подарил. Долго он меня потом пытал, как мне это удалось. В конце концов я не выдержал и во всем ему признался. А он меня еще и похвалил за такую ловкость.

Насельники монастыря в то время были пожилыми. А я был молодой, энергичный, к тому же шофер – в то время фигура заметная, и девчонки приходили в монастырь, интересовались мною. У отца Харлампия окно кельи было как раз напротив лестницы, по которой надо подниматься к Михайловскому собору. И вот иногда там внизу лестницы две – три девчонки сидят. А отец Харлампий говорит: «Женька, это опять к тебе». В 1951 году я решил уйти из монастыря, от соблазнов, от искушения. Отправился в Москву, в Троице – Сергиеву Лавру. Но там меня не прописали, т.к. во время войны был на оккупированной территории. Поехал в Таллин к владыке Роману (Тангу), стал у него иподиаконом, и келейником, и шофером, и поваром. Помню, когда в 1953 году умер Сталин, люди плакали, гудели машины, паровозы и пароходы. И это при том, что эстонцы не очень любили Сталина. Хотели ударить в колокол собора, но городское начальство не разрешило. Помню этот огромный колокол. Один язык его весил 35 тонн. Раскачивали его вдвоем. Пока звонили, глохли от звука. Стекла трещали.

В 1953 году поступил в Ленинградскую семинарию. После ее окончания 20 лет служил в Залесской церкви. С 01.01.1975 года меня перевели в Варваринскую церковь г. Печоры, т.к. скончался священник этого храма. А я единственный в епархии владел эстонским языком. Меня в Печорах хорошо знали, народ в церковь потянулся. Но только пожилые люди. Молодежи в церкви не было. Мой сын не был в комсомоле, так его и в институт не приняли. Дочке Лене пришлось вступить в комсомол. Священник получал зарплату от прихода. Государственные органы несколько раз в год проверяли. Контролировали, чтобы вне выходного дня в церковь не ходили. Например, в традиционные крестные ходы, такие, как Паниковский. Я был оштрафован на 500 рублей за то, что в Залесье провожал покойника и шел за гробом.

Я по возрасту самый старый священник в районе. 72 года прошло с тех пор, как я пришел в монастырь. 63 года служу в своей церкви. Подсчитал, что похоронил примерно 5,5 тысяч человек. Целый город. Иду по городу – нет такого дома, из которого я бы никого не похоронил. Из некоторых семей - по нескольку человек. Например, в семье Кивик отпевал 8 человек. Много и крестил. Когда это разрешили, то по воскресеньям приходилось крестить по 20 человек. Ведь раньше нельзя было крестить работавшим в школе, милиции, райисполкоме и т.д. Если приходят люди к вере – это хорошо. Надо, чтобы было уважительное отношение к церкви, как в старинные времена.

Помню княгиню Шаховскую из Пюхтиц. В молодости она была красивунная. Умерла в 1939 году. За полгода до прихода Советской власти. Успела. А то неизвестно, что было бы с нею. В Пюхтицы я ездил хоронить игуменью Варвару. Она была моей ровесницей. Когда-то я подхулиганил. Предложил ей выйти замуж за меня. Она обратилась к старцу за советом. Письмо дошло до епископа. Меня вызвали и отругали. А ей назначили 100 поклонов.

Со своей будущей женой Татьяной я познакомился в Печорах. Она жила на Юрьевской улице в доме Стразда. Работала в библиотеке, которая располагалась тогда на улице Ленина. Она с матерью ходила в монастырский хор. Мы знали друг друга 6 лет до женитьбы. После двух лет учебы в семинарии меня посвятили в священники. Я женился в 1955 году. В церкви Сорока мучеников Севастийских, где мы венчались, было столько народу, почти как на Пасху. Меня тогда в городе уже знали, да и Татьяну тоже. Чтобы попасть в церковь на наше венчание, люди покупали билеты. Везло нас такси «Победа», вокруг на улице тоже было много народа. Мы уехали в Залесье жить, куда меня назначили священником. Сын ходил в школу в Заложье, затем в Бельско. Когда подросла дочка, мы купили часть дома в Печорах, чтобы она могла ходить здесь в школу. Зимой жили в городе. Летом в Залесье, где был огород, ободворок. Был большой сад. Только антоновки собирали по 5 – 6 тонн. За нею приезжали из Тарту, Выру. Было около 30 кустов смородины. Ездили за клюквой в Эстонию. Мы с этого и жили. Татьяна умела хорошо вести хозяйство. Матушка моя скончалась в 2000-м году от инсульта.

Вспоминаю своих братьев и сестру. Старшая сестра Таисия, 1921 г.р., уехала в Таллин, работала гувернанткой, вышла замуж. В войну из Таллина ее эвакуировали по морю в Кронштадт. По пути бомбили, тонула, но ее спасли, а муж погиб.

1923 г.р. – брат Виталий. Он помнит деда, которому было более 90 лет. Брат Николай родился в 1925 году. Немцы взяли его в рабочую армию. Попал к нашим в плен. За то, что работал у немцев, отправили в Сибирь на шахты. Там подорвал здоровье, заболел туберкулезом. Отпустили домой умирать. Когда я приехал навестить его в Пюхтицы, то и не узнал, настолько он был похудевший. Через две недели после моего отъезда он умер. Мачеха похоронила его в Пюхтицах. Брат Дмитрий, 27 г.р., жил в Тарту и в деревне Голино около Залесья. Крестный моей Лены. Умер скоропостижно в деревне, когда отмечали 50-летие его сына. Увезли хоронить в Тарту. В 1930-м году родился я.

Жизнь была трудной, но слава Богу за все. Верно сказано: «Не важно начало, важен конец».

Года два назад я был на празднике в деревне Сигово. Мне дали слово. Я сказал по – эстонски о том, как много в деревнях было народу, когда я служил в Залесье. А теперь деревни пустые. Старые вымерли. Молодые уехали в Эстонию. Жизнь меняется. Не было бы хуже…

Фотографии и документы

Кликните для увеличения