Валентина Леонтьевна Ильина

Я родилась 29 июля 1940 г. в городе Пскове. В нашей семье было трое детей. Старший брат Толя (1933 года рождения), средний – Юра (1937). В то время не было нянь, и матери было трудно ухаживать за троими детьми. Поэтому меня часто отправляли к бабушке в деревню.

Мать была учителем в д. Большая и Малая Листовка, отец – пограничником на водной границе Псково-Чудского озера. Когда в нашей семье один за другим появились дети, родители прервали свою основную деятельность - отец стал служащим сберкассы, мама работала в музее В. И. Ленина. Впоследствии мамины рассказы о её работе «спасли» меня на экзамене в институте; я вытащила билет с вопросом «Борьба В. И. Ленина за создание партии». Я даже могла рассказать больше, чем написано в учебнике.

Начала войны я не помню. Мы с братьями были у бабушки. Сошихинский район быстро оказался в оккупации, и поэтому мать не могла туда приехать. Эвакуироваться, оставив детей, она тоже не могла. Поэтому она устроилась в госпиталь в действующей армии. Отца призвали в пятый день войны. Теперь мы не можем его даже вспомнить – он пропал без вести.

Когда закончилась война, мать приехала в деревню. В деревне людям тоже пришлось несладко – были и предатели, и партизаны. Оказалось, что моему брату Юре полицейский стрелял в дверь. Хозяйственные постройки в деревне так устроены, что там есть центральный вход и выход в другой стене. Он убегал в лес через запасный выход. Старшего Толю взяли сыном полка в армию – в часть, которая, освобождая район, прошла по деревне. После этого был издан приказ – не брать детей с собой, переходя через границу. Их нужно было оставлять в детских домах. В итоге Толя и попал в детский дом. Мальчики тогда любили подбирать железки. Играя как-то на улице, он нашел железную штуку (видимо, это была граната) и подорвался на ней. Толя потерял пальцы рук и поранил глаз. Юру же мать нашла в 1945 году. После войны он стал болезненным ребенком, бледным, появился порок сердца – а может, он был и раньше.

Бабушка осталась жива, к ней вернулся с войны сын – мамин брат, и они впоследствии жили вместе. Дядя занимался ловлей рыбы (глушил её толом). Однажды это закончилось неудачно – ему оторвало руку.

Полностью наша осиротевшая семья без пропавшего без вести отца собралась только в 1947 году, и мы вернулись во Псков, на ул. Единства. Эта улица находилась там, где сейчас центральный рынок. Немцев я совсем не помню. Единственное воспоминание – как они проходили по улицам Пскова в качестве военнопленных. Наш дом разбомбили, поэтому мать, как учителя, отправили в школу в Печорском районе. Помимо учительской работы, она занималась и общественной, т.к. была членом партии. Распоряжений было много – ей часто приходилось ходить в город Печоры пешком, ведь с транспортом было туго. Она даже встречалась в лесу с бандитами. Идет, устанет, сядет на канавку отдохнуть – из леса выйдет мужик. Садится с ней рядом и начинает ругать Советскую власть. Каково ей было это выслушивать?

Однажды нужно было успеть на уроки с совещания из Печор. Мать принялась голосовать на дороге. Подняла руку, остановился грузовик. Проехали немного, машина остановилась. Ей сказали: вылезайте. Она и вылезла. На улице осень – ветер, холод. Идет по тропинке – в канаве какой-то огонёчек. Это, очевидно, были не бандиты, а светлячки. Она набралась смелости и прошла мимо. Пришла в дом к полуверцам (скорее всего, это было поселение сето в Митковицкой волости). Её пустили, обогрели, накормили. К утру она дошла домой.

Жить после войны было тяжело. Таких школ, как сейчас, не было. Были дома, в которых одну половину занимала школа, а в другой жил хозяин дома. Получалось, что мать вела уроки, а я маленькая, нянчила хозяйскую девочку – Нину. У меня были длинный шест и веревочка. Лежу и дергаю за веревочку – так и играли мы с Ниной.

Игрушек в своем детстве я не помню. Мы в основном играли на улице в подвижные игры, с самодельными мячами.

Вскоре государство дало нашему хозяину корову. Кормить ее было нечем. И корова быстро пала. Мать сократили с работы. Хотя платили пенсию по потере кормильца через военкомат.

Толя заинтересовался техникой. Даже восстановил детекторный приемник с наушниками, и многие приходили к нам на чердак его слушать. Юра очень любил заниматься рыболовством. Представьте себе: сердечник зимой идет на реку ловить рыбу! Он ведь слабый, его заметает снегом. Мужики на руках его приносили домой. Мать ругалась, но когда сваришь уху идобавишь в неё картошки, то жить легче.

Толя окончил 7 классов и пошел работать на Палкинский строительный участок. Деньги тогда рабочей молодежи не шли, их присваивали на стороне. Он решил, что не будет работать, а поедет учиться в Ленинград – ему очень хотелось учиться. Денег у нас, конечно, нет. И вот он ночью снимает у мамы с руки часы «Звездочка», берет последнюю сотку и пишет записку: «Мама, прости. Ты сейчас не работаешь, часы тебе не нужны. 100 рублей – это мне на дорогу. Я уверен, что ты бы меня не отпустила. Как только я получу стипендию, я их тебе верну». (Было это примерно в 1951-1952 гг.) Я долго хранила эту записку. Даже сейчас она так и стоит у меня перед глазами.

И Толя уехал учиться на курсы механиков. Поскольку он занимался техникой дома, учеба далась ему легко. И даже было не заметно, что у него нет пальцев и одного глаза.

А брат Юра стал плохо себя чувствовать. Врач Акимов сказал, что нужно готовиться: «у вас будет покойничек». То ли эти слова дошли до Юры, то ли он сам решил уехать – и отправился лечиться в Ленинградскую военно-медицинскую академию. Ему оперировали сердце. У него был сложный порок. А когда делают операцию – замораживают тело, в определенный период понижают температуру. Потом мы получаем письмо от профессора: «Если в течение 11 дней не будет рецидива, все закончится хорошо». А у нас нет ничего, что мы могли бы отправить ему, даже еды, чтобы он там усиленно питался. Я помню, как мать шла в сельсовет за материальной помощью. В помощи отказали. Всё обошлось, Юра приехал – у него открытая рана, ребер нет, на левой половине туловища защитная повязка на резинке.

У меня со здоровьем тоже не всё было хорошо. Подводила больная нога. Подростком со мной случился приступ во Пскове. Прооперировали ногу – шов видно и сейчас. А я в детстве любила кататься с горки, хоть мать и запрещала. Она, гоняясь за мной с прутом, даже однажды нечаянно попала мне в глаз.

Мы с матерью уже жили здесь, в Печорах. Мать в то время отправили работать в Псковский район. Тамошнюю учительницу начальных классов переводили в учителя биологии, а мать должна была заступить на её место. Мать всегда была сердобольной. Пожалев её, оставила её на прежнем месте, а сама вернулась в Печоры, в вечернюю школу. В то время работало много милиционеров (да и других рабочих) без образования, и все они учились у моей мамы.

Вскоре я и сама пошла в школу. В детстве я была маленькой хулиганочкой. Помню, как я писала единички – всё больше и больше к концу строчки. А вообще я училась неплохо. В школе в холодное время года замерзали чернила в чернильницах. Когда я уже стала работать (учительницей, по маминым стопам), появились авторучки, но и в них, бывало, замерзали чернила. Маленький Саша Смычков в моем классе не мог писать, так холодно было, хоть плачь.

Экзамены мы тогда сдавали с пятого класса, в их числе была и Конституция СССР. Мне повезло – перед нашими экзаменами это отменили. Тогда молодежь была совсем другой: оканчивали семь классов, поступали в техникум, оканчивали и его – и в восемнадцать были уже взрослыми, ответственными, обеспечивающими себя людьми. Сейчас очень много безответственности.

Я была в детстве ябедой. Но перестала после одного случая. Кровати у нас были на досках, а на них соломенный матрас. Как-то Юра провинился, и мама начала его бить. А он под эти доски прятался. Мне стало его жалко, и я после этого стала следить за своим поведением.

Жили мы тогда в Печорах, в съемной квартире на Пачковке. Квартира была холодной, дров не было, по углам лёд. Спала я в валенках, не раздеваясь. Света у нас не было, мы жгли лучину. Из школы прихожу, платком завяжусь, беру дровянки (санки) и еду рубить сучки, чтобы хоть чем-то протопить. Мать меня не пускала. Зимы тогда были очень холодными. Везу дрова, а они застревают в снегу. Везу, а сама смотрю: когда появится мама? Она, конечно, появляется. Я прихожу - и валюсь на кровать, а ей надо раздувать огонь. Она сварит картошку и будит меня: доченька, встань, покушай.

Дверь мы тогда подпирали соломенным матрасом (ткань, набитая соломой), чтобы не дуло. И приставляли доску, чтобы матрас не падал. Однажды я встала с кровати и упала от угара. Мама пошла к соседям, но они даже не открыли. А рядом крестьянин строил дом, он приехал из той стороны, где Изборск, Митковицы. Меня пустили туда, а мать пошла в больницу. Я была на грани смерти, но всё обошлось.

Конечно, с одеждой в наше время было туго. Носила я школьную форму, купленную по уценке. Она была мне мала, а я была довольно крупненькой. И одна женщина из села связала мне длинную зеленую шерстяную кофту. А в то время были модными пластмассовые пояса. И я в этой одежде отходила всё то время, пока училась в старших классах. Верх был приличным, износилась одежда в основном внизу (подкладка была ситцевой, на вате). Когда я приходила в школу, снимала пальто так, чтобы никто не видел.

В частности, мне нечего было надеть на выпускной вечер. Одна женщина дала мне белые босоножки на каблуках (я никогда раньше таих не носила), а другая – свое платье, светлое с розово-фиолетовыми розочками.

У нас были козлята. В день выпускного я пошла перевязывать козлят, поднялась на горку – каблук слетел, и нужно было идти дальше на сломанном каблуке. Была прямая дорога от кладбища к школе по Садовой улице. И пока я так путешествовала, мой класс уже сфотографировался, и я успела присоединиться к чужому классу, где учились детдомовцы.

С жильем тоже были перебои. В одно время объявился владелец той квартиры, где мы жили. Нас стали судить и выселять практически на улицу. Мать в это время ходила по конторам. Дали распоряжение поселить к хозяйке в сарай, и это была хоть какая-то крыша над головой. А там жила свинья и лежали дрова. В сарай часто залетают птички, и одна подлетела близко ко мне. А я проснулась от шороха и закричала, испугавшись, что это змея. Могло быть всякое.

Смешной случай: моя мама не носила платков, она любила шляпы, и одну из шляп свинья-таки оприходовала…

Потом нам дали квартиру на Цветочной улице, а затем на ул. Гагарина.

В то время и досуг был другим. Праздников – таких, как сейчас, у нас не было, подарков и застолий тоже. Единственное, что помню – мы с братьями делали генеральную уборку, чтобы сделать маме приятное. Как-то раз меня чуть не придавил шкаф.

Мама ничего не рассказывала о войне, о Победе. Теперь мне жаль, что мы так ничего и не узнали… Мы старались её не беспокоить, лишний раз не ворошить воспоминаний - она очень уставала и в школе, и на общественной работе. Я не помню, чтобы она занималась и каким-либо рукоделием.

И всё-таки я, как и мама, хотела работать в школе - математиком. Мне это всегда нравилось.

После окончания школы я в течение года была на инвалидности. Пробовала поступить в институт на физмат и написала сочинение на «2». Почему? То ли мало читала, то ли виноваты украинские корни отца. Я устроилась работать на хлебокомбинат и заочно поступила в пединститут. Представьте: просидеть 8 часов на работе (вытяжки нет, дымно), прийти домой и изучать учебники. Предприятие - промысловая артель – было негосударственным. Зарплата мизерная, а ведь хотелось покупать и книги, и одежду. Поэтому старалась в кондитерском цеху поесть, чтобы поменьше есть дома.

Узнали, что я заочно учусь в педагогическом институте и пришли агитировать работать в Зимнем Борке учителем математики. Я устроилась там, потом перешла в Добычинскую школу (Палкинский район) и училась заочно. Так что педагогическая школа жизни у меня пройдена от и до. Шмелев П. Н. (зав. Печорским РОНО) отправил в детдом воспитателем. Дети там любят ласку, обступают вокруг тебя. Они чувствуют, кто к ним относится с душой, а кто нет. Я спрашивала как-то на одном мероприятии: какая у вас мечта в жизни? Одна девочка написала: «Я хочу найти свою маму и спросить, почему она меня бросила». Это же крик души, понимаете? Дети там были семейными – по нескольку братьев и сестер из одной семьи. Проработала я там два года. Потом я поехала в Псков, в областное управление образованием, и рассказала всё о себе, что я очень хочу работать учителем. Перевели меня в школу №3, где был директором И. А. Стороненков, и он говорил потом: «Думаешь, я бы взял тебя, если бы не знал, что ты хорошо трудишься?» Он и сам был большим трудягой.

В школе в Зимнем Борке был один завуч, очень хороший человек. Он приучил меня к бумажной работе, планированию. Скажу так: в учительской работе нельзя жить старым багажом. Нужно развивать свои мысли, работать, изучать новую литературу. Учитель должен быть разносторонне развитым, на любой вопрос у него должен быть ответ. Тогда и люди за ним пойдут.

Я до сих пор помню всех своих учеников, узнаю их по глазам.

Личная жизнь у меня складывалась неважно, впрочем, как и у всей семьи. Мать осталась одинокой после войны. Старший брат женился рано, ему было трудно одному. Он был женат дважды; от первого брака появилась дочь, от второго – сын.

Брат Толя однажды пошел купаться летом и пропал. Нашли его одежду на берегу, а потом нашли и тело. Загадка – у него не было ключей в карманах.

ЖИЗНЬ

Жизнь – интересная штука.

Она изменчива всегда,

То ввысь стремиться, как ракета,

То в море падает она.

Два плюса в пути она встречает,

Иль Северный, иль Южный.

Ей ведь все равно! Но Человек!

Ты должен жизнь заставить

Людям приносить тепло!

Нельзя быть равнодушным в жизни.